Девушка всматривалась в свое отражение в простом круглом зеркале, скользя взглядом по взбитым темным волосам, рассыпавшимся по плечам и спине в беспорядке; в овал лица и  бледные губы, манящую серость глаз. Как много сил смертные женщины тратили на то, что бы удержать молодость – это всегда вызывало у богини легкую снисходительную усмешку. Они все стремятся к деланному идеалу, к эфемерному призраку, образцу, который в природе встречался совсем редко и был маняще недостижим. Как же скучно и уродливо стало округ, если мечты всех смертных мира сбылись и они обрели тот облик, к которому так стремились! Это было ужасно, подумала она, медленно проведя пальцами по шее. Это лицо было дано ей при рождении, хотя, пожалуй, не совсем все: часть его была мастерски выполненной иллюзий, тайною, которую она то ревностно охраняла, то готова была раскрыть первому встречному. О, эта двуличная женская натура, о, это желание придать драматизма всему, чему только можно было придать и что в подобном украшательстве совершенно не нуждалось! Богини тоже не были идеальны, но возможно в том и была пресловутая соль, что наша уникальность заключалась в наших недостатках? В похоти, в вероломстве, в вере, в наивности или в физическом уродстве? Говоря, Гера ужаснулась и выбросила младенца Гефеста с Олимпа, когда увидела, что у нее, царственной богини, родился столь несовершенный ребенок? Но что помешало ему при этом обладать чистым сердцем и как утверждают, гениальным талантом в своем мастерстве ковки? А еще обладать прорвою терпения, что бы продолжать хранить обет верности своей легкомысленной жене Афродите, которая действительно была прекрасна? Видимо, у всех у нас есть свои недостатки и стыдиться их не стоит, как и того, что бы тратить силы что бы их скрывать..

Разве что ради мужчины и этой мысли женщина улыбнулась, тряхнув волосами и облокотившись обеими ладонями на белоснежную раковину. Да, этим существам так важна физическая привлекательность, но как же это утомляет! Как выматывает постоянно быть на чеку! Хель медленно повела головою, разминая шею: заклинание требовало всем время быть сконцентрированной, но даже восхищенный взгляд Белбога терял свою магию, когда она уставала. Она медленно закрыла глаза, сделала несколько глубоких вдохов и – к черту все!

Даже боги всегда спорили какова она на самом деле, а отец только загадочно усмехался, когда кто-то пытался задавать ему вопросы. Она дочь Обманщика, сестра Волка и Змея, какой она может быть, говаривал он редким искателям правды и ее внимания. Папу редко волновало с кем она жила, но эта нарочитая правильность его по-настоящему забавляла.
Хель медленно открыла глаза и всмотрелась в отражение в зеркале: вся правая половина ее лица и тела, не скрытого полупрозрачным черным халатом, почернела, приобретя оттенок, присущий разлагающейся плоти, обнажая местами ребра и кости, обрывки мышц и то, что осталось от плоти. Исчезло веко, открывая помутневшее глазное яблоко, исчезли бровь и ресницы, ногти на пальцах руки отросли и потрескались. Но взгляд остался прежним: умиротворенным, довольным, гордым собою. Она такая, какая есть и возможно если однажды ей надоест чрезмерная оптимистичность Белбога на их счет, то стоит показаться ему в таком виде. Или..

- Я внимательно тебя слушаю, - тихо произнесла она, опустив ресницы. Четкий, идеальный профиль в мутном зимнем свете, льющемся из окна.

О, это дивное изобретение под названием альтруизм! Светлый бог оставался светлым богом даже перед лицом самой большой опасности, особенно если она угрожала его личной жизни и его репутации. Или это был маразм, или нескончаемый оптимизм, который у славян порою зашкаливал до неимоверных показателей и Хель безумно веселил. С такими богами и людьми можно было творить что угодно, а на утро просто деликатно напомнить, что в целом все было поправимо.
Но это работало, когда это касалось очередного отдельно взятого апокалипсиса в Еврейской области и случайного самовозгорания окурка у бака с нефтью. То, что происходит как бы случайно, но не то, что происходит с Вами лично.

Ее внешность была отдельным разговором и проверка любовников на профпригодность одним своим настоящим видом обычно отпугивала тех, кто начинал ей надоедать или просто перестал интересовать по факту. В том, какой она была на самом деле сама богиня не вдела ничего дурного, странного, пугающего: Локи научил своих детей любить и ценить себя таким, какими они были. А потому братья безоговорочно считали сестру нормальной, не давая ей чувствовать себя изгоем – даже последующие появления в Асгарде Хель обставляла так, что она упивалась ужасом и отвращением в их взглядах и особенно их недоумением, что она не скрывала своей истинной внешности от тех, кто так пекся о своем виде и которые заставили отца вернуть отрезанные волосы златокудрой Сиф, хотя по скромному мнению повелительницы Хельхейма богин с короткой стрижкой было лучше.

И сейчас, в объятьях Белобога, Хель на мгновение почувствовала тот самый прилив спокойствия и гордости, вспоминая себя босоногую, в темном одеянии, с горящими глазами и темнеющей кожей, гордо и непринужденно шествующей по залам и гордо несущей себя такой, какой она была. Умиротворенной, красивой, пугающей, но уникальной.
И то, что теперь он скрывал ее в своих объятьях, заставило ее усмехнуться – цель действительно была достигнута, потому что ей было достаточно услышать слова о целебном свете, что бы понять, как точно она попала в сердце. Укор, удар, сомнения, ужас, желание убрать – в этом Белобог был одинаков со всеми мужчинами, а значит не уникален. Еще один плюс для того, что бы перестать думать о том, что он был тем «единственным», тем предначертанным.
Увы, им всем было недостаточно того, что она могла дать, а значит не просто не стоит искать – пора забыть даже об этом, перестать думать, перестать желать, оставив только чувственное наслаждение и старую добрую привычку убивать все живое своим внешним видом, вновь принять свою самостоятельность и свободу.

- Тогда почему ты говоришь о целебной силе света, - и она с хитрой ухмылкой дотянулась до его уха, касаясь разлагающейся плотью его щеки, смакуя момент и легкое подрагивание его тела. Все-таки в чем-то Хель была мазохисткой и это касалось чужих страданий и удовольствия, которое она получала от них.
- Раз я не смогу от тебя избавиться такой, то значит всегда смогу избавиться, не имея надежды на то, что исцелюсь, как ты сказал. А я люблю себя такой, боготворю себя такой, вижу себя такой, так что можешь отправить целебную силу именно туда, куда ты должен догадаться ее отправить. Мне, мой светлый мальчик, не нужно твое сострадание, прибереги его для себя..

Она отпустила его, оттолкнув от себя с хриплым смехом и медленно направилась к еще теплой постели, что бы забрать свою одежду. Интересно, как надолго хватит хваленого славянского оптимизма, подумала богиня, исподтишка следя за реакцией Белобога.

Невозможно научиться любить кого-то, если ты какое-то время не принимал себя как достойного чувственной любви.
Невозможно в одно мгновение оттаять и стать лучше, нежнее, восприимчивым к тому, что бы быть ласковым, что требовало внимание и что стало часть жизни другого. Странно было чувствовать себя не обязанной чьей-то милости, а равноправным членом отношений если ты никогда не знала, что это такое, не скрывая при этом какого-то большого секрета. А какие отношения можно построить, если изначально они строились на лжи?
Хель никогда не любила, точнее никогда не получала такой возможности что бы полюбить. Все эти вздохи под Луною, все эти тайные желания, девичьи секреты - все это прошло мимо нее, миновало. Она могла бы научиться хоть чему-то от отца, но тот женился на Сигюн скорее из некого подобия вредности, как она считала и его дочери было не ясно как нужно себя чувствовать, что бы просто любить кого-то. А дальше ...
Говорят, что если собака, будучи щенком, привыкла к побоям, то непременно вырастя она укусит за руку того, кто ее кормит. И Хель кусала, впивалась зубами, раздирала о крови, упивалась тем, что оказалась права. Какое количество чистых душ она от себя при этом отпугнула женщина не догадывалась или же даже не хотела думать. Менять свое мнение о людях и богах она не стремилась менять, так же как и не стремилась им доверять, потому что ужас, как это зачастую бывает, брал верх над робкою надеждою, которой наделана каждая живая душа. Отвращение и страх в дорогих глазах могли убить любые чувства, разбивая сердце на множество мельчайших кусочков и рано или поздно был ли вообще смысл склеивать его потом, подпускать кого-то к себе ближе, чем было достаточно для удовлетворения простого физического желания или чистой страсти?
В итоге Хель пришла к заключению, что чувства, сильные привязанности были огромным минусом, самой большой слабостью для любого и какой был смысл в том, что бы цепляться за них, если это было лучшим из оружий против этого создания?
Сколько раз она задавалась вопросом что приводило к ней Белбога сова и снова и сколько раз она снова и сова понимала, что ответ ей недоступен как она не старалась проанализировать его поведение. Одна, две, пять встреч со светлым богом можно было списать на что-то вроде любопытства или страсти, но когда эти встречи стали интимное, чаще, нежнее? Когда они стали говорить, задавать вопросы (хотя она чаще молчала, говорил Белбог, но все же)? Что это было, к чему вело? Невозможность понять, невозможность подвести под некий общий знаменатель не давали богине покоя и это невероятно злило Хель, приводя к вспышкам яркого неконтролируемого гнева, жертвами которого становилось все что попадалось под руку: от посуды до живых существ. Невозможность раскусить игру славянина делали ее слабой, заставляли Хель обращаться к самым темными сторонам своей души и порою когда она видела его радостную улыбку, полную особой нежности, которая была свойственна только светлым богам, ее раздирало желание разорвать его сердце на клочки прямо в грудной клетке. Это, несомненно, становилось прелюдией к весьма жарким ночам, но какой в том был смысл, если лежа на еще теплых простыня, женщина понимала, что ответа она так и не нашла?

И вот теперь ее последний козырь в рукаве - ее истинное лицо. Настоящее, такое каким оно было от рождения, какой властительницу Хельхейма знали только самые близкие боги и самые близкие враги. Куда записать Белбога? К семье? К врагам или это было нечто новое, с чем она еще никогда не сталкивалась, а потому в глубине души Хель подобно маленькой девочке, которая не могла найти выхода из затруднительной ситуации, предпочла бежать прочь, лопая преграды, прячась, скрываясь за собственной бравадою от проблем и испытаний реального мира. Легче было спрятаться за болью, за собственными несовершенствами, чем принять тот факт, что кто-то еще вне ее круга мог принять ее такой. Точнее, что после этого длительного болезненного пути из унижений, слезы от которых ты тихо прятала в подушке, когда закусывала губу до крови, улыбаясь так лучезарно, что ни одна из вспышек Белбога не могла сравниться с нею, все-таки был окончен и кто-то, кто тебя до этого не знал, не ужаснулся и не убежал в панике.

- За эти несколько месяцев воспоминания выветрятся или ты успеешь все хорошо взвесить, - и как бы не лезли в голову мысли о том, что возможно он понял, рассмотрел и может стать "тем самым", Хель все равно настойчиво цеплялась за обрывки из " пока" и неоконченной фразы. Наша фантазия - наш злейший ваг.
- Одно дело спать с темной богиней, а другой дело спать с таким монстров как я. Могут пойти слухи в мирах что скадет папа? - и ее ладонь небрежно легла на его волосы и взлохматила их.
Смогла ли бы она отказаться от того, что ее обнимаю так нежно, так осторожно, так тепло? Вот прямо сейчас - или это все было только привычкою, застарелой традицией чувствовать боль там, где ее у нее быть априори не могло быть? Ведь у Хель не должно было быть сердца - она выжгла его много лет назад.

В ее природе было убивать, точнее, пропускать через себя угасание всех сил и чувств, которые были заключены в живом существе. Видеть, чувствовать, хвататься кончиками пальцев за последние мгновение, последний вздох, гасить последний тлеющий огонек жизни и при этом пропускать через свое нутро весь тот эмоциональный всплеск, который вырывался на свободу, когда Хель видела как человек умирал или как его убивали. Человеческая жизнь казалась ей мимолетной, а вот момент перед смертью, когда душа теряла связь с телом длился для нее минуты и часы и именно его она смаковала раз за разом, год за годом, тысячелетие за тысячелетием.
Все, хорошее или плохое, проходило через нее, пронизывая каждую клеточку тела богини и потому зная каков вкус смерти и ее ценность, можно было понять почему повелительница Хельхейма так отчаянно жаждала развеять свет, которым Белобог заботливо и настойчиво ее окутывал. Бесконечна только смерть, когда существо предстает в своем истинном виде, жалкое, слабое, уродливое, как и ее собственное тело без чар, отданных Локи дочери, и что по сравнению с нею была жизнь, радость которой воспевали славяне в лице Белобога и его дара.
Он молодец, что сопротивлялся, но разве не в том ли смысл урока, что бы в его мыслях богиня смерти была именно такой, какой она была на самом деле, а не запомнилась фальшивою маскою чародейства и желания? Если уже говорить о жизни, то разве она не жестокий урок?

А белоснежный кот пушистым комком скатился к ее ногам и Хель едва подавила в себе желание чисто машинально пнуть его ногою. Кошки Фрейи, это златокудрой красавицы, две рыжих бестии не любили богиню и если честно, то это было взаимно. Дочь Локи вообще больше предпочитала собак, да и псиною от нее пахло чаще благодаря серому брату, а потому когда она уже почти инстинктивно вознамерилась избавиться от пушистой мяукающей заразы, как внезапная «задняя» мысль мелькнула где-то на периферии сознания с весьма революционным замечанием, что светлого славянина больше на кровати не наблюдалось и вся гамма чувств отразились на женском лице сначала гримасою недоумения, а еще через мгновение девушка громко рассмеялась и всплеснула ладонями.

- Да не уже ли, - и бровь взметнулась вверх, когда Хель посмотрела в блестящие довольные кошачьи глаза, не заподозрившее подвоха в невольном неудачном движении ногою и наклонившись, подняла увесистое животное на руки.
- Так значит вот мы какой на самом деле, - и прижимая пушистую мордочку в щеке, богиня провела ладонью по голове кота, приминая ушки .